Как и все поклонники каратэ, я давно мечтал побывать в Японии, на родине киокушин. Ни рассказы бывалых бойцов, ни видеокассеты с записями турнирных

Сам отец-основатель, которому исполнилось 70 лет, полон сил и жизненной энергии. Каждый день он надевал доги (полотняные брюки и куртку) и приходил на тренировку. В учебных боях, конечно, не участвовал, но и на стуле не сидел - демонстрировал эталонное исполнение упражнений и приемов, отмечал ошибки учеников, упражнялся на тренажерах, шлифовал технику. И другие руководители Международной организации каратэ на тренировках следовали своему патрону - ведь каждый из них в свое время был выдающимся каратистом, да и сейчас, наверное, мог бы во ”всамделишном” бою поучить уму-разуму спортсменов, годящимся им в сыновья.

Вторая половина семинара прошла в зимнем лагере каратистов, в горах, часах в четырех езды автобусом от Токио. Каждый день начинался для нас задолго до рассвета солнца кроссом по горному серпантину. Свежий чистый воздух, легкий морозец, яркое солнце на безоблачном небе весь день стимулировали хорошее настроение, заряжали бодростью - без этого и не выдержать было, наверное, напряжение изнуряющих тренировок. Причем никакого различия между бранч-чифами, инструкторами и молодыми японскими каратистами, стремящимися к завоеванию черных поясов (знака обладателей данов), не делалось. И жили мы в тех же спартанских условиях, и тренировочные нагрузки несли такие же. А в спарринг-боях безупречно почтительные вне тренировочного зала учи-деши нападали на тебя с такой яростью, будто бы от исхода поединка зависела их дальнейшая спортивная судьба.
Конечно, в лагере мы не только тренировались. Специалисты каратэ всегда найдут, о чем поговорить, что обсудить. Много мне дало общение с бранч-чифом Дании каратистом 6-го дана Хумберто Будсом, его земляком Николасом, с Джеком из Южной Африки, Джадд из Австралии (не все фамилии я записывал). Сэнсэй Близнюк многих из участников семинара знает не один год, помог он и мне с ними подружиться. Люди эти из разных социальных слоев, разного уровня образования, но роднит их преданность каратэ, не утихающий к нему интерес. Общались мы на английском, и хотя знаю его весьма приблизительно, своих собеседников понимал отлично - тем более что говорили мы чаще всего о каратэ, японские термины которого давно стали общеупотребительными в нашей среде. Самым большим испытанием для ”послушников” Оямы стал, конечно, пробег длиною в 22 километра. Причем первую половину дистанции мы бежали под гору, а вторую - в обратном направлении. До сих пор не понимаю, откуда взялись силы, чтобы не сойти с дистанции круга. Еще когда вниз бежали - а прямые участки были не больше, чем в 200 метров, ноги гудели, как трансформаторы. У поворота, где учи-деши отмечали фломастерами на запястье у бегунов прохождение ”контрольного поста”, я глянул на гору - и сердце сжалось: неужто смогу добраться до самого верха?
Поднимался по серпантину, как говорится, на одном самолюбии. И дома вроде бы на печке не лежу, каждый день тренирую своих мальчишек и кроссы с ними бегаю, но таких испытаний себе еще не устраивал... Не помню уж, как и ноги
передвигал, зафиксировал лишь, как Станислава обгонял, и он крикнул мне вслед что-то ободряющее. На финише, к своему изумлению, оказался девятым, впереди многих молодых.
Обсуждая в конце дня, зачем понадобилось Ояме устраивать экзамен каратистам, отнюдь не на стайерский бег ориентированным, мы сошлись на том, что здесь мэтр каратэ не столько наши физические кондиции проверял, сколько твердость нашего духа испытывал. Он ведь всегда говорил и писал, что в каратэ главное не кулак, а воля...
Дневники мои и видеокассеты (с собой мы взяли видеокамеру), надеюсь, еще не раз пригодятся мне, когда в клубе ”Комблис” я буду рассказывать киевским мальчишкам, влюбленным в каратэ, о святая его святых - токийском Хонбу, об ”отце-основателе” киокушин Масутацу Ояме и о его подвижнической преданности своему изобретению”.
Изнурительные тренировки и занятия в летнем и зимнем спортлагерях каратистов, о которых рассказал Евгений Гнутов, служили прелюдией к главному экзамену - получению очередного дана. Проходили всегда эти экзамены в святая святых каратэ - токийском Хонбу. Торжеству предшествовали недельные занятия, включавшие аж по три тренировки в день. Лишь тогда мы допускались к главной церемонии.
Начиналась она с исполнения под строгими очами комиссии во главе с Оямой набора основных упражнений киокушин-каратэ. Каждый испытуемый выполнял этот набор индивидуально - и лишь догадываться мог, что думают экзаменаторы, хранящие полное молчание. Потом - спарринг. Из строя обладателей черных поясов по неясной для меня системе выскакивали по очереди японские каратисты и кидались на претендента. Схватку ”испытатели” вели абсолютно всерьез, выкладывались за минуту ”на полную катушку”, чтобы уступить место с следующему из ревизоров. А претенденту на титул надо было еще думать, как растянуть силы на весь экзамен...
Так вот зарабатывал и я свои черные пояса с золотыми нашивками. Труднее всего, кажется, достался мне сертификат на получение третьего дана. Экзаменование началось утром со сдачи технических нормативов - нужно было показать, что освоены основные движения, продемонстрировать многочисленные ката. Затем нам предстояло явить свою физическую готовность - отжиматься от пола на, кулаках, доставать ногами в прыжке мячики, подвешенные к потолку, ходить на руках.
Я предполагал, что главные испытания - спарринг-бои - начнутся после отдыха или хотя бы после обеда: ведь ”зачеты” шли уже несколько часов. Но Ояма объявил, что претенденты на получение третьего дана ”вызываются на ковер” немедленно. И первым пригласил меня. Между прочим, тогда мне было уже 35, а предстояло провести тридцать поединков длительностью в минуту против спарринг-
партнеров первого и второго данов, молодых японских каратистов, очень хотевших блеснуть своим умением пред Масутацу Оямой, взиравшим на них из-за стола ”приемной комиссии”. Полчаса без роздыха я отбивал яростные наскоки, увертывался от разящих ударов и сам наносил таковые, стараясь не думать о том, что через минуту появится свежий соперник, с которым надо будет биться на полном серьезе, а затем его сменит очередной ”проверяющий”... И когда вдруг образовалась пауза в десяток секунд, и я понял, что экзамен позади, что 30 боев я прошел, едва хватило сил, дабы удержать равновесие после заключительного поклона членам экзаменационной комиссии...
Сертификат №41967, удостоверяющий присуждение мне третьего дана, укреплен на стенке моего киевского клуба. Глядя на этот красивый документ, вспоминаю, как после экзамена в раздевалке токийского Хонбу разглядывал я созвездия синяков на ногах и проверял ребра - сломана из них парочка или просто они болят после ударов ретивых спарринг-партнеров...
Из редких бесед с не очень разговорчивыми японскими знакомцами я понял, что им высшие разряды в киокушин-каратэ достаются отнюдь не легче. Потому к тем деятелям каратэ, которые именуют себя обладателями высокого дана, если не прошли они через ”огонь и медные трубы” экзаменов в токийском Хонбу, отношусь я с некоторой иронией. Думаю, могу себе ее позволить, ибо знаю, как достаются черные пояса с золотыми нашивками, которые выдает заслужившим того Масутацу Ояма.